выверенное будущее, кажется, мерно тает под натиском беспечности настоящего: да, джеймс помнит, что когда-нибудь школа кончится, что когда-нибудь денег на счету отца не останется, что когда-нибудь самому придётся решать все проблемы. ох, нет, только не подумайте, что джеймс поттер — законченный разгильдяй (ха) и беспечное чадо золотой молодёжи (ха-ха). просто, знаете, жизнь никогда его толком-то не трепала, значимых проблем, кажется, и не было-то вовсе, всё по мелочи, всё какая-то ерунда; всё, что и вызывает трудности — существует в плоскости отнюдь не академической и уж тем более не будуще-профессиональной. страстями юношества охвачен, поттер не думает о завтра. он и о сегодня-то редко думает.
мама пишет гневные письма, отправляет кричалки; «джеймс, дорогой, надо подумать о будущем» — бабушка не наседает, но искренне переживает, когда поттер заваливает одну контрольную за другой; на носу с.о.в., а ещё на носу лето, и под шелковой блузкой у шейлы вуд видно практически всё, на что хочется смотреть и что хочется трогать в шестнадцать лет; шейла вуд вообще классная — с ней весело, просто, без обиняков; она ластится, как кошка, когда они греются под апрельским солнцем у чёрного озера, льнёт к поттеру, и всё без какого-либо подвоха: ей хорошо, и ему хорошо, и они счастливы, и весна на дворе, и что, мерлин тебя подери, может этому помешать?
у лили родинка на запястье, ещё одна на щеке, а нос усыпан веснушками: джеймс знает её наизусть, досконально; когда на занятиях смотришь на эванс, а не в книгу, и делаешь это с упорством отличника курса по предмету лили-эванс-ведение, иного расклада и быть-то не может. безразличие эванс душит, держит у дна цепями, поттер силится всплыть наверх, тянется к солнцу за помощью, туда, где шейла вуд так заманчиво раскрывает свои объятия, а солнце смеётся, глумится — и поттер видит эванс там, где её нет. видит её везде. думает о ней постоянно. так уже и жить невозможно, а без этого — ещё хуже, и что делать — совсем не ясно.
поттер вышибает клин клином: шейла вуд совсем не похожа на лили эванс; у шейлы почти нет родинок и веснушек, и смеётся она по-другому, а ещё ей реально нравится поттер и делает она всегда так, чтобы им обоим было приятно. поттер целует шейлу в шею, вдыхает её запах и думает, что эванс пахнет почти так же, только ещё слаще; когда осознание того, какой хуйнёй он страдает, доходит до рецепторов мозга, поттер уже сам себя хочет придушить или хотя бы стереть себе память. хорошо, что шейла ничего не понимает, за шейлу даже где-то обидно.
взяться за ум думается логичным: если клин не помогает, можно попробовать кнут с пряником; книжки по нудным предметам не такие интересные, конечно, как невинно-прекрасное тело шейлы вуд, но для разнообразия тоже сойдёт. первым в списке числятся зелья — за месяцы разгильдяйства накопилось изрядно долгов, которые неплохо было бы устранить к началу экзаменов. а слизнорт как раз кажется добрым дедушкой, неспособным подложить свинью. кто бы, блядь, знал.
лили эванс в качестве личного преподавателя — почти что эротическая фантазия (блэк услышит — не поверит, ей-мерлин), а ещё созданный специально для поттера круг ада. сначала становится смешно, потом застрявший в горле хохот сменяется помноженной на раздражение злобой: всё бежишь от неё, бежишь, а она нагоняет, да ещё и метает в спину ножи, каждый из них впивает в плоть глубже другого — поттеру очень хуёво — загнанным в угол зверем быть не хочется, да приходится.
— эванс, чем больше ты говоришь, тем больше ты палишься, — джеймс молча наблюдает за всеми манипуляциями лили, даже умудряется с каменным лицом прослушать всю тираду профессора. конечно, решение слизнорта было сюрпризом в равной степени для них обоих, только вот поттер вообще всё это затеял лишь для того, чтобы отвлечься от источника своих проблем, а не с тем, чтобы записаться к нему на личные аудиенции. эванс говорит действительно много, поттер думает, что она немного переживает. ну и хорошо. хоть не одному в этом дерьме возиться.
— я дебил только тогда, когда мне это выгодно, обещаю, нагружать вас, мисс эванс, собственным тугодумием я не стану, — джеймс подходит к учебному столу, становится рядом с лили; их руки почти касаются, и сначала это даже не кажется чем-то странным: злость на себя и на профессора, подписавшего смертный приговор (мародёры обязательно устроят ему сольный концерт за такую оплошность) поначалу перекрывает все другие эмоции, но молчание тянется патокой, пока джеймс пытается сосредоточиться на рецепте, записанном в книге зелий, и осознание происходящего лавиной обрушивается на несчастного.
в подземельях нет окон, и весной здесь, несмотря на сырость и холод камня, бывает душно; когда лили эванс рядом, поттеру не просто душно, у него темнеет в глазах, его душит чёртов красно-жёлтый галстук; джеймс, кстати, думает, что тряпка достаточно длинная, чтобы можно было удавиться прям тут, у неё на глазах; пусть разгребает как может, сама виновата.
— откуда ты можешь знать, что мне нравится, а что нет? — слишком резко отвечает на очередную тираду эванс; её слова цепляют, поддевают кожу, будто иголками. кто, блядь, она такая, чтобы хоть чуть-чуть понимать, что такое с ним происходит и, уж тем более, чтобы знать, что он чувствует. это ведь она — королева холодного безразличия, бессовестного презрения, зачем клеить собственные ярлыки на кого-то другого? поттер-то совсем не железный, и чувства в нём плещутся через край.
— так, блядь, заканчиваем с этим, где у слизнорта тут все эти коренья зарыты?.. — сосредотачиваться на плохом не хочется, проще действительно отмучаться и забыть. поттер поднимает глаза на лили и думает о том, что грубым быть всё-таки не стоит, — извините мне мой французский, — молчание давит на плечи так, что начинает болеть голова; поттер думает, что круто было бы выпилиться.