от уны пахнет чем-то терпким и приторным, и алкоголь, уже набатом бьющийся в его голове, только усугубляет это ощущение; джеймс проводит языком по её шее, пробует её вяжущие рот духи на вкус. её кожа мягкая, бархатная под его прикосновениями, и даже кажется, что если сжать её тонкую руку слишком сильно, на ней останется синеватая отметина. уна податлива, будто сделана из пластилина — джеймс иногда с удовольствием думает,  что он может делать с ней всё, что заблагорассудится, а она исполнит любое его желание, примет любую форму, станет тем, что он захочет. с ней всегда было просто, так просто, что невольно думается о каком-то подвохе.

её платье короткое, такое короткое, что это почти неприлично — джеймс не знает, чего хочется больше: отчитать за непотребное поведение или пригвоздить к стене. в этом отвратительно безвкусном, по словам доброй половины женской части зала, наряде уна похожа на натуральную проститутку, и джеймсу не терпится засунуть руку ей между ног прямо здесь, посреди танцпола. никто, наверное, и не удивился бы, если бы он начал трахать её ровно тут — все привыкли, что их поведение всегда балансирует на грани приличия. было бы даже странно, если бы они не выкинули подобного фокуса сегодня, в его выпускной вечер.

— уна, — джеймс шепчет ей на ухо, убирая прядь волос так, чтобы не мешала, пока его голос обрывается от нетерпения, — пойдём отсюда, уна, — джеймс прочищает горло, а рука, державшая её за талию, медленно скользит по алому шёлку платья туда, где его подол при каждом неловком движении оголяет край её чулков, — мне так скучно, уна, пожалуйста, давай пойдём.

с чёрного озёра веет прохладой, но на улице совсем не холодно даже в его тонкой рубашке и этом едва прикрывающем её тело наряде — май в этом году выдался необычайно жарким. джеймс тянет уну подальше от освещенного лунным светом замка, полного голосов юности, празднующей прощание с беззаботной жизнью; джеймс тянет уну подальше от чужих глаз, под ночную тень деревьев — все и так смотрели сегодня на неё достаточно, остальное должно достаться только ему одному.

— уна, — её имя перекатывается во рту, словно сахарная конфета, её так легко звать по имени, — уна, ты знаешь, что макфасти смотрел на тебя весь вечер и я уже был готов прописать ему, чтобы не переутомился, бедняжка, — джеймс бормочет почти невнятно, пока руки его теперь без стеснения шарят по её телу, — пожалуй, стоит вернуться и оторвать ему голову, чтобы не думал, что ему что-то светит, когда я отсюда уеду.