Старый Хэвисток, которому лавка досталась по некоторым версиям от его деда (а по другим - он ее выиграл в плюй-камни), говорил, что от постоянного контакта с полиролью может и желтеют пальцы, зато будни расцвечиваются и жизнь видится в красках более ярких, чем на самом деле, что есть несомненный плюс в работе с тяжелыми химикатами. Соланж такого мнения не придерживалась - в южной готике, в которой она росла, красок было хоть отбавляй, наоборот хотелось бы спокойствия и какой-то серости в жизни. В основном поэтому она работала в респираторе и проветривала помещение, когда требовалось вернуть какую-нибудь рухлядь времен Нобби Лича в приемлимый вид. Это и спасло ее от выгорания ноздрей в момент визита первого за неделю посетителя.

- Полтинник не дадим, пока долг не вернешь! - заорала сушеная голова откуда-то с верхней полки, завидев Билла. Вряд ли голова опознала посетителя, но вся клиентура лавки, не относящаяся к заблудившимся туристам и походящая скорее на забулдыг, чем на коллекционеров, была для нее на одно лицо. Голову звали Бэзил.  При жизни Бэзил был колонизатором, угодившим не в тот райончик Африки, а после переходил из рук в руки коллекционеров и выглядел ценной реликвией, пока не раскрывал рот. Как собеседнику Бэзилу Соланж бы поставила 0 из 10, но пока Хэвисток грел старые косточки где-то в Брайтоне, голова была единственным, кто составлял ей компанию и отпугивал покупателей. Словом, выполнял все обязанности Хэвистока.

Соланж отвлеклась от полировки тумбочки и сняла респиратор, поморщилась и вытерла руки старым полотенцем.
- Если бы мы хотели привлекать народ, думаешь, мы оставили бы язык этой болтливой картофелине? - спросила она, кивнув на Бэзила. - Якорь какой-нибудь принес? Лучше сразу сдай в металлолом - больше заплатят. Да и без Хэвистока я хлам принимать не могу, уж больно орет потом, что мусора напокупала, вместо того, чтобы его продавать.