[icon]http://i.imgur.com/OyH6Z85.png[/icon]

Шайло пускает в воздух пепельный залп. Искра срывается с кончика сигареты и сливается с кирпичной кладкой забора напротив. Табачная взвесь щиплет слизистые глаз (забывшись, держит с полминуты окурок у рта), он прикасается подушечками пальцев к векам, успокаивая полупрозрачную кожицу и трепет ресниц. Ощупывает лепнину выраженных скул, острую линию подбородка, тонко очерченный нос и неправдоподобно глянцевое, даже на ощупь, лицо. Это тело — декоративное нэцкэ, слишком изящное, чтобы ожидать от него угрозы. Этот шёлковый мальчик подмигивает лунными серпами глаз — дразнится, говорит шелестью вишнёвого цвета, смеётся в узкую ладошку.

Фарфоровый фасад идёт трещинами — Шай кривит капризный изгиб губ в улыбке, оплавляя щеку до пёсьего оскала.

По факту Шу — вчерашний 'грязнокровка' в Магической Британии и сегодняшний винтик-шуруп-шестерёнка в мире магглов. Типичный студент второсортного колледжа; модно-небрежная стрижка, курево в зубах и хипстерский шмот.

Вот этот вот рисовый мальчик со смешливыми мимическими лучиками вокруг глаз, пробует быть своим среди чужих. Нормальным, ну. Каким был до того, как в одиннадцать ему прилетело совой с заветным письмом из Хогвартса.

На мочках ушей золотятся кольца — магические обереги, помогающие контролировать спонтанные всплески стихийной магии. С палочкой у него всё ещё сложные отношения. Шайло щеголяет свежими дырками в хрящах и россыпью отверстий с 'гвоздиками' в ушах, которые вскоре заменятся новыми магическими цацками (срок годности артефактов не выдерживает никакой критики, вероятно, работа рукожопа).

остро, тягуче, солоно ;

Он пытается собрать себя по артериям залов Лондонского Национального Музея, но теряется в запахе. 'Остро' — учуял ещё на площади, даже лорд Бетти и лорд Джеллико — трафальгарские фонтаны — пустив струю на скуластое лицо Шайло, не сбивают след. 'Тягуче' — знакомая нота, сбивающая дыхалку, заставляет брови дернуться вверх, затем заломиться домиком — дефицит сна и прогрессирующая паранойя складывает из скудной мимики оригами. 'Солоно' — сучливая натура требует пустить крови, чтобы солоноватый багрянец осел на языке. Сами по себе эти запахи тривиальны, но их сочетание... остро, тягуче, солоно — в этом есть смысл. Но он, смысл, теряется где-то в сочувственном взгляде автопортрета Рембранта, в ряби туристов, 'гавайской смеси' из английского, немецкого, испанского и китайского языков. Колючие искры нервозности жгут напряжённые лопатки. Не то чтобы у него нет повода прислушиваться к гнилостному душку, который, как он наивно смел надеться, оставил три с лишним года назад по ту сторону Атлантики.

Проходят недели, а Шайло справедливо не попускает. Этот... в Британии. Этот здесь-здесь-здесь. Счётчик без-булгаковских дней замирает и начинает новый отсчёт. Дней, когда невозможно не вдохнуть мнимый запашок несвободы.

Отбитым нутром Шу чувствует, что его однажды и конкретно прибило к сахарным костям, омытым голубой кровью русского аристократишки. И тот приобретённый вольфрамовый стержень, вокруг которого Шайло годами наращивал спокойствие, даёт трещину. Сожалеть бы о том, что не оставил славянского королевича издыхать рядом с высокородными родителями. Вместо — он желает смачно вгрызться в чужую вкусную плоть. Или в кадык. Рот..? И зализать место укуса. Прикусить. Оттянуть нижнюю губу зубами, прежде чем отпустить её и провести по ней, припухшей, языком. Как в то лето, когда мальчик Еся познакомился с мальчиком-псом и узнал, что домашний питомец разумеет, говорит-молчит и очень хочет домой. Лето, которое Елисей не вспомнит. Лето, с привкусом 'обливиэйта' и неудовольствия Булгакова-старшего.
х о з я и н а.
Им больше не пятнадцать. Их больше нет.

Острота притупляется. Шу так привык носить фантомный запах Елисея на себе, что дезориентируется в пространстве. Всё просто — Булгаков повсюду. И это дьявольски мешает. Сбивает чуйку и концентрацию.

Шай прибивается к стайке китайских туристов, которые галдят, громко интонируя на своём птичьем языке. Шу прекрасно сливается с узкоплёночной биомассой. Он гипнотизирует изможденный лик Христа на полотне Босха, зевает, глядя на обнажённые сочные тылы 'Венеры' Тициана и встает плечом к плечу с мужчиной (соль-с-перцем шевелюра, серый костюм-тройка, породистое лошадиное лицо — максимальное усредненная персона).

— Классные сиськи у Мадонны.

— Согласен.

Обмен паролями — полёт нормальный.

Мир растворяется в маслянистом свете — взгляд Елисея задевает по касательной. Люфт между ними, как монотонные капли из крана, падающие о жестяное дно умывальника — к-а-а-а...п — сводит с ума. Шу колеблется — идти ли следом за дилером? Но тот делает выбор за него — прочь. Шай отвлекается на спину в сером сукне. Посредник действует автономно. Шу стреляет взглядом в обратную сторону и упирается в лопатки Булгакова. Тот окружён неизвестными. Выглядящими совершенно цивильно. Крайне далёкими от людей, которые могли бы загнать магических преступников в ловушку. Это говорит ему панически мечущееся в черепной коробке сознание. Мозг, размазанный по лобной доле фаршем. Шайло зло выдыхает. Обнаруживает себя в слепой зоне камер и зажимает во взмокшей ладони пластиковый пакетик. Дилер неспешно уплывет прочь, ласкает взглядом вангоговские 'Подсолнухи'.., даёт импульс Шу — шевелись, мальчик.

Усилием воли Шайло заставляет себя не дёргаться, не оборачиваться то и дело назад, по сторонам, расслабить осложнившееся лицо и изобразить интерес к бессмысленной мазне. Шу спокойно выстаивает небольшую (удивительно) очередь в уборную. Открывает вентиль крана и споласкивает лицо на которое, кажется, налипла нервозность, страх неизвестности, параноидальная (он не ошибся, блядь, он верно учуял блядского же Елисея) тревога. Ссыпает с пакетика неброские украшения. Методично, даже медитативно вдевает первый гвоздик в мочку уха.

остротягучесолоно — забивается в носовые пазухи, перекрывая навязчивый запах аммиака. Слишком много Елисея на один сортир.

Отредактировано Shiloh Shue (2021-04-08 00:05:26)